Алексей Барычев

 

 

 

ВОСПОМИНАНИЯ ДЕТДОМОВЦА

 

 

Алексей Васильевич Барычев родился в селе Чернава Рязанской области в 6.11.1938 г. Кандидат технических наук, Почётный работник нефтяной и газовой промышленности, учёный, автор научных трудов и Изобретатель СССР, поэт. Умер 4.02.2018 г.

 

 

 

 

Нас было трое. Старшая сестра Маша, я и младший братишка Володя. Родились в с. Чернава,  ныне Милославского района Рязанской области. Сохранились метрики только у меня. Из них следует достоверно, что я родился 6-го ноября 1938 г. Брату день рождения придумали в детском доме (22.06.1942). Отец – Барычев Василий Иванович (1912), мать – Наталья Егоровна (в девичестве Касьянова).

 

Картинки из детской памяти

 

…Весна. Половодье. Речка. Я упал в воду, тону. Двоюродный брат Саша бегает по берегу и орет. Каким-то образом вытащил себя из воды, зацепившись за сухую траву.

Лет пять назад я побывал в Чернаве. Удивительно, но дом, в котором мы родились, был цел и использовался в качестве склада. Старая, моих времен, дверь. Зашел в сени. Клетушка! А помнится мне большим помещением, где хозяйничали козы. Шаг вперед, слева вторая дверь – вошел в комнату, где и происходили описываемые ниже события. Увидел место, где когда-то была печь. Маленькая комната завалена от пола до потолка старой мебелью, всё это в пыли и в паутине. А ведь нас здесь обреталось когда-то как минимум пять человек! Взял с собой на память рамку, наверное, когда-то в ней была фотография. Острым ножом или топором выточена эта рамка. Вероятнее всего, сработана она была руками моего отца. Храню её, может, это звучит наивно, как реликвию, память о доме, в котором родился. Рамка – это единственное, что напоминает мне мой дом. Со мной были брат, его сын и внук. Вышли. По памяти пошел через огород, вниз к речке, где тонул. Увидел ручеек с черной водой. Взял земли с огорода. Потом, уже в Москве, поделился с сестрой Машей.

…Вот нас, как испуганных котят, сбрасывают в погреб, а в небе творится что-то страшное. Немецкие самолеты. Помню, перед приходом немцев в доме вырыли яму (полов, конечно, не было), в нее спрятали сундуки. Закопали. Мы, дети, не понимая беды, резвились на свежей земле. Я обрезал стеклом ногу.

Помню приход немцев в наш дом. Я качал братишку в люльке, наверное, это была корзина. Какие-то тени в памяти, не люди. Секунды... и тени исчезли. Не понравилось...

Сестра помнит красноармейцев, которые остановились у нас ночевать после того, как выбили фашистов. Я не помню. Маша говорит, что наши солдаты уложили меня спать вместе с ними.

...Помню смерть матери – она упала на вилы в стогу. Мать привстала, зовет нас. Маша подошла. Я от страха забился в угол. Она в белом одеянии протягивает ко мне руки, зовет. Господи, прости! Мама, прости! Не подошел. Помню похороны. Грустно…

Как кончилась война, не помню. Но приехал с войны дядя (муж сестры матери) Иван, израненный. Вечная ему память. Он-то и отвез нас всех троих в Елатьму.

Уже, будучи в детском доме, как-то после 9-ти классов, съездил к нему, в п. Воргаш Московской области, куда он перебрался вместе с семьей. Кругом лес и болота. Население поселка, в основном, трудилось на заводике, который выпускал топливо из торфа в виде брикета. На этом заводе работала, в том числе, и моя двоюродная сестра Дуся, дочь дяди Вани и тети Веры.

Здесь жила и моя бабушка. Ночевал я на сеновале, а по утрам, бабушка поднималась по лестнице и будила меня. До сих пор слышу ее голос: «Леня, Леня, вставай». Я спускался по лестнице. Кормила меня досыта. С ребятами собирал грибы, их было море. Дядя Ваня пристрастил меня к сельскохозяйственным работам – научил косить траву и метать стога.

По утренней прохладной зорьке, с острой косой… А сзади догоняет дядя Ваня. Он совершенно не уставал.

Послевоенное время. 1946 год. Каково ему было с нами?

 

 

В Елатьме

 

Поездка в Елатьму. Повозки, машины, грузовые поезда, угольные платформы. А ведь нас надо было кормить. Доехали.

Поселили нас на месяц в карантин. Нас там оказалось человек десять. Дом, если подниматься с извоза от Оки, угловой, направо.

 

 

 

 

В июле 2014 года этого дома уже я не увидел. Командовала карантином женщина, хозяйка дома, видимо по договору. Жестокая, а, может, боялась за нас. За месяц не помню, чтобы мы оказались на улице. Один раз случайно вырвались, напились из дождевой бочки воды, как раз шел дождь.

Здесь, в карантине, мы и перезнакомились. С некоторыми держу связь до сих пор. Через месяц нас определили по детским домам. Всего их было к тому времени шесть. Нас с сестрой направили в детский дом № 5. Этот дом до сих пор цел, хотя и не жилой. В вашей книжке есть его фотография. А брата Володю от нас забрали. Увезли в другой город, изменили ему фамилию (как выяснилось позже).

Помню день поселения в детский дом – 5 июня 1946 года. Непрерывно звучала траурная музыка. Хоронили М.И.Калинина. Радио слышал и видел впервые.

Зал на первом этаже. Сиденья вокруг стен. Пианино «Красный Октябрь». Траурная музыка звучит из тарелки репродуктора.

Первое утро в детском доме. Как провел ночь, не помню. Умывальник на улице – доска с висящими на гвоздях рукомойниками, штук десять. Тут же был избит парнем, видимо я нарушил очередь. Подбежала воспитательница. Я всхлипываю. На ее вопрос, кто обидел, ответил, плача: «Валерка». Это был мой просчет, который я запомнил на всю жизнь. Ябедничать нельзя. Что же, урок!..

Со мной из карантина прибыли два брата: Корнеевы Борис и Анатолий. С Борисом мы одногодки, дружили, пока жизнь нас не разъединила. После семи классов он попал в ремесленное училище, окончив которое, каким-то образом попал снова в Елатьму. Опять мы встречались. За ограбление воспитательницы Борис отсидел в тюрьме, на лесоповале. Переписывались. Он, отсидев, работал шахтером в Ленинск-Кузнецке. Уже работая после окончания Рязанского радиотехнического института в Тюмени, увиделся с ним и его братом в Челябинске. Бориса давно нет, а Анатолий до сих пор работает токарем. Он моложе меня года на четыре. Нашел я его в свое время, написав письмо «на деревню бабушке» (просто почтальону) в Челябинск. Сработало. До сих пор не теряем друг друга. Он с женой Галиной даже был на свадьбе моей дочери.

Порядок почти военный. Заправка постели, зарядка, умывальник, завтрак, школа. Все строем. Когда подросли, утром и вечером – линейки. Поднятие и спуск флага. Отчеты командиров звеньев.

Кормили голодно. Четыре кусочка хлеба в день. Но масло утром всегда – граммов десять. Где-то года через четыре хлеб на столе лежал в общей тарелке. Это было так непривычно! Хлеб припрятывали, зимой подмораживали, летом сушили. Подкармливались, как могли. Залезали в столовую, совершали набеги по садам и пасекам сельчан. Однажды попробовал даже съесть зеленый помидор, кажется, не осилил. Болели. Почти всех для поднятия сил заставляли пить рыбий жир. Помогало. В один из зимних дней после уроков, не успев выйти за ворота школы, обессиленный, упал без сознания, предварительно «спрятавшись» за одной из створок ворот. Где-то в классе пятом в школу от детдома, в большую перемену, приносили хлеб с маслом и компот. Все это происходило на глазах сельских школьников. Они как-то смотрели на нас, явно давая нам понять, что они – другие. Было несколько неудобно, но что делать?..

Чтобы закончить тему питания в детском доме, скажу, что чувство голода во мне осталось на всю жизнь. Я слышал, что это состояние испытывают не только детдомовцы, но многие из моего поколения людей. Фраза какая-то неуклюжая.

 

Чудесная встреча

 

В 1948 году, летом, по детскому дому прошел слух: привезли малолеток, кажется, из Скопина, и расселили их в младшем (дошкольном) детском доме. Видимо, не только меня волновал этот вопрос. Воспитательница отпустила, понимая, что мой брат может быть среди прибывших ребятишек. Побежал, как помню, в белой рубашке, в аккуратных штанишках. Смотрю, мой братишка играет с детьми на песочке. Зову его, обнимаю. Подходит воспитательница, спрашивает: кем мне приходится Шашков Вова? Узнав от меня, что это мой братишка и фамилия его Барычев, потащила меня к директору, которому я все объяснил. Не помню всего разговора, но две женщины, поверив мне, в дальнейшем все исправили. Интересно, но мой брат этого не помнит, ну и слава Богу. Видимо, здесь-то и был придуман день рождения брата – 22.06.1942 года, но Володя никак не мог родиться в 1942 году, так как немцы вошли в Чернаву в ноябре 1941 года. Я уже говорил, что качал брата в люльке, когда в наш дом вошли немцы. А выбили немцев из Рязанских земель в начале декабря 1941 года (пришлось обратиться за исторической справкой в Интернет, из которой известно даже о количестве бомб, сброшенных на Рязань).

В дальнейшем, братишку направили в Касимов, тоже на Оке, километрах в тридцати от Елатьмы. На каждые праздники (май, ноябрь) отправлялся пешком с подарками к Володьке, большею частью по лесной дороге. Не боялся. Даже не думал. Времена были иные. Иногда везло, кто-то часть моей дороги сокращал на телеге. Братишка радовался совершенно чудесно.

Знаю, что жена брата Рая пыталась установить в Касимове истину по поводу даты рождения Володи, поскольку впоследствии он воспитывался  в Касимовском детском доме, откуда родом была Рая. Не получилось...

 

Воспитание

 

Воспитателями работали, как правило, женщины. Иногда не обходилось без рукоприкладства. Конечно, мы были диковаты, что делать. Кто-то и жаловался на воспитателей. С нервишками на первых порах у нас было плоховато. Приходили какие-то начальники, расспрашивали нас наедине. Как помню, ни одного воспитателя я не оговорил. Было стыдно.

Как нас, мальчишек, наказывали? Раздевали насильно и облачали в платья, как девочек. Куда пойдешь в такой одежде? Я один раз, вечером, подсел неузнанным к девочкам, долго их слушал, потом встрял в разговор. Какой же был испуг у девчонок и сколько было смеха!

Находились в детском доме и взрослые парни, хлебнувшие войны. Те за детские шалости пороли, предварительно привязав нас к лавке. Мы грохались вместе с лавкой на пол, ревели. Это было.

Убегали из детского дома несколько раз. Ловили и снова пороли. Я убегал из детского дома два раза. Забирали с собой простыни, делали в них дырки и использовали их в качестве бредня, ловили в старицах рыбу, жарили. Был грех, воровали кур и гусей у местных, ловили голубей на крышах церквей. На крыши попадали по водосточным трубам, было опасно. Иногда трубы от ветхости рушились. Порку ремнем испытал на себе.

Иногда сельские ребята объявляли нам войну. Их было больше. Но нас они боялись. Доходило до поножовщины. Потом через школу подружились.

Иногда ночевали у приятелей сельчан. Я, например, подружился с мальчиком Димой, кажется, Маликовым, точно не помню. Дима очень хорошо рисовал. Частенько бывал у них в гостях. Его мама, учительница, кормила нас, снабжала меня книгами. Это у нее я зачитался А.С.Пушкиным. А его строка: «Старик Державин нас заметил и, в гроб сходя, благословил...» заставила меня искать, что же должно следовать вместо этих точек? Что же Александр Сергеевич не договорил? Кому он помешал и строчку оборвали?

Помню, в день смерти И.В.Сталина учительница, Димина мама, плакала и говорила о новой войне, которая вот-вот начнется. Я возвратился домой поздно. Кругом флаги. Взрослые воспитанники, в том числе и я, по очереди стояли в почетном карауле около портрета вождя. Да, собственно, мы и жили-то ожиданием атомной войны. Это в памяти.

 

Наиболее радостные моменты

 

Конечно, в детдоме отмечались праздники. Запомнились вечера на Новый год. Принимал участие в гимнастических номерах, одно время был запевалой в хоре. Занимались танцами. Пристрастился к игре на пианино, играл в струнном оркестре на мандолине и на контрабасе. Вел в детдоме праздничные представления, однажды был дедом Морозом. Мокрый носился по сцене. На ходу переделывал забытый текст. В дальнейшем, по инерции, и в институте пел в хоре, играл в струнном оркестре, освоил баян. Уже работая после окончания института в Октябрьском (Башкирия), брал напрокат баян. Однажды с баяном даже приглашен был на свадьбу. Долго после этого не мог восстановить руку. Сочинял даже музыку, приходило что-то такое, а руки играли. Это как стихи, идешь и бормочешь, а потом, если не забыл, запишешь.

Моя сестра Маша великолепно пела, даже с подружкой Таней Веригиной (по секрету, мне она нравилась) была в Рязани на конкурсе песни. Нас пытались учить танцам, но мы, парни, были слишком стеснительны. Хотя, в концертах выступали и в танцевальных номерах.

Помню походы в рощу за орехами и дикими яблоками. Орехи в Елатомской роще ближе к осени – чудо. Какое же было удовольствие, набрав за пазуху орехов, вернуться домой, что-то спрятать в подвале, потом, если их никто не стащил, есть.

А разве можно забыть ночные скачки на колхозных лошадях по улицам Елатьмы? В абсолютной тьме, галопом. Наверное, лошади были умнее, берегли нас. Один из моих дружков деревенских, Володя Ксенофонтов (он, кажется, из деревни Пустынь, что рядом с Елатьмой). До сих пор его помню. Это он нас снабжал лошадьми. Очень способный был парень. Ничего не знаю о нем.

Можно ли забыть походы строем на речку? Тут же, под горой река Ока. Плавать научился мгновенно. Любили наиболее смелые, пока не видит воспитательница, переплыть Оку. А на другой стороне Оки под камнями – налимы сонные. А чтобы вернуться опять к своим, заходили метров на сто вверх реки по берегу, и плыли обратно. Как правило, все сходило с рук. А может, воспитатели все видели и терпели нас. В то время по Оке ходили ещё колесные пароходы дореволюционной постройки, волна от них была крутая. Шиком считалось броситься в воду, заметив приближающийся пароход, приблизиться к нему, чуть не касаясь колеса, а затем, лежа на спине, качаться на волнах. Надо было так угадать, чтобы поравняться с серединой парохода, приблизиться к нему, чуть не касаясь огромных лопастей колеса, а затем, лежа на спине, качаться на волнах. Прелесть! Некоторые из нас проделывали и это: незаметно проходили на отплывающий от пристани пароход, и, когда тот достигал середины реки, метров 150 от берега, прыгали с верхней палубы (2-й этаж) под крутую волну. Господи, до сих пор помню прелесть полета и момент входа в воду!

Ока! Зимой, много-много лет, долго-долго, мне снилась река. Плавал хорошо. У меня и сейчас иногда появляется желание побегать на руках на песке, вдоль берега. Этим искусством овладели многие из нас. Иногда, когда мы это все проделывали на песке, на нас приходили смотреть сельчане.

Плавал я так, что соревноваться со мной в быстроте, редко кто отваживался. Даже сын обижался на меня, что так и не смог обогнать меня уже в Тюмени. По работе в Тюмени мне лет 5 подряд приходилось в сентябре бывать на ежегодных конференциях, которые проходили, как правило, в курортной зоне Черного моря (Сочи, Геленджик). Конечно, море меня пленило. Отец мой – моряк, так говорили родственники. Письма от него не сохранились. Пропал без вести. По моим запросам в архивы получал разные справки. По одной из них следует, что в декабре 1943 года красноармеец Барычев Василий Иванович ещё был жив. Здесь существует противоречие. Моряк, а похоронка пришла на красноармейца. Сомнения помог разрешить писатель Валентин Пикуль. Очень часто моряков снимали с военных кораблей и направляли их для усиления сухопутных воинских соединений в зависимости от ситуации на том или ином фронте. Примеров тому много. В Чернаве от родственников слышал, что после войны к нашей матери приезжал сослуживец отца, который, якобы, был прямым свидетелем гибели отца при взрыве бомбы на каком-то плавучем судне.

Пристань на Оке была, пожалуй, самым людным местом для сельчан. Пароходы, пассажиры, новизна, все здесь. И как же было горько увидеть летом 2014 года безлюдье на Оке. А от пристани, причала никаких следов не осталось. Думаю, что это страшный просчет и местных властей, и области, и выше. Факт!

Мы, мальчишки, стоя на горе и смотря на проплывающие по Оке колесные пароходы, всегда ждали, а вдруг за нами кто-то приедет. И я ждал, веря, что меня вот-вот заберут. Потом плакал. Однажды за одним воспитанником приехала мать. Она долго его уговаривала поехать с ней, уговорила. Мы его и жалели, и завидовали ему. Сестра моя помнит, что нас хотела забрать одна воспитательница, Маша согласилась. Я отказался, к тому времени я уже не отделял себя от коллектива. И здесь ничего не поделаешь, воспитание. Н.В.Гоголь на эту тему в повести «Тарас Бульба» очень красиво написал: «Нет уз святее товарищества!..» Более того, я стал грубить воспитательнице. Даже сейчас мне стыдно. Уже позже, в 2012 году, побывав недавно в Санкт-Петербурге в гостях у Александра Лучкина, кандидата наук, полковника в отставке (старший брат Вити Лучкина), узнал от него, что у них также был выбор. Одного, старшего, взяли в чужую семью, а другого нет. Это их разделило на всю жизнь, хотя они потом оказались опять вместе, но в детдоме. Но та рана так и не зажила. Вити давно нет, не дожил до 70-ти.

Жить в Елатьме, быть рядом с Окой, и не рыбачить? Была и рыбалка. Первая моя удочка, первая леска – из черной нитки. Уже после окончания института приезжал в отпуск из Тюмени вместе с женой, сыном и другом Володей Бабиным с сыном в Рязань к детдомовцу Вите Лучкину (вместе закончили РРТИ). 20 дней, на острове, в палатках. Ока. Рыбы навалом. Щук держали в воде на привязи. Ловили только удочками. Иногда к нам причаливала Рыбоохрана, искали предметы ловли браконьеров, не находили.

 

Несколько слов об учебе

 

Уроки готовили все одновременно, расположившись вокруг больших столов. Чем старше становились, тем быстрее все это делали. Утром после зарядки – завтрак, и за стол для повторения уроков перед школой. Кто не успевал повторить уроки утром, судорожно это делал за партой. Любил алгебру, историю, физику. Античностью зачитывался, а учительница по истории даже отводила время для своих рассказов об античных временах и героях. Мы всегда с глубочайшим интересом слушали ее.

Однажды я единственный в классе решил какую-то сложную задачу по физике. Сам не знаю, что со мной случилось. Но после этого ко мне стали присматриваться, что достаточно мешало. За любым моим нарушением слышал от старших осуждающие слова, что я, мол, не ценю свой талант. Вот бы тогда мне прислушаться к этим нареканиям, глядишь, был бы известным физиком! Да, конечно, шучу. Впрочем, кто знает?..

Была еще одна традиция в детских домах. До 1956 года выпускников детских домов после десяти классов направляли в Высшие военные училища. А где-то с 1955 года воспитанники уже отказывались от военной льготы. В нашем детдоме были две пары братьев Петраковы (Александр и Валентин) и Лучкины (Александр и Виктор). Старшие, Александры, избрали военную карьеру, а младшие Валентин и Виктор – гражданскую, только Валентин выпустился на год раньше нас с Витей и поступил в Рязанский радиотехнический институт, а уж на следующий год туда же поступили и мы с Виктором. Были еще два брата Корнеевы, но о них я уже говорил. А выпускавшийся со мной вместе, Толя Сидоров, тоже выбрал «военку», но перед экзаменами в Высшее мореходное училище в Ленинграде наелся от души мороженного и не попал, куда хотел, по здоровью. Он потом приезжал ко мне в Рязань, крепкий, в морской форме. Больше не виделись. До сих пор не знаю, что с ним.

Ежегодно происходил отсев воспитанников из детского дома, закончивших семилетку с тройками. Так получилось, что всю переписку с «отсеянными» ребятами вел я. Видимо тогда и пристрастился к письму, к слову. В детдоме выпустил первую стенную газету, хотя почерк у меня был не очень, но воспитатели одобрили мой почин. Но что интересно, где бы я ни работал в дальнейшем, и до сих пор, выпускаю стенные газеты. В детдоме пристрастился и к стихам. Помню, что часто посылал стихи бабушке. Благословенное время. Не вернуть тебя!

Трудно было зимой. Валенок подшитых на всех не хватало. Получение валенок было моментом огромной радости. Зимой мастерили санки, где-то находили коньки, прикручивали их к валенкам ремнями, ремни срезали с постромок лошадей, огорчая хозяев. Помню, у меня оказались настоящие лыжи. Приехал на них в школу, оказалось, ворованные. Учитель по физкультуре, я был у него на виду как спортсмен, все пытался выяснить, где я их взял. Спортом неплохо занимался. Гранату бросал дальше всех. На турнике черт знает, что выделывал. Но с тех пор, из-за лыж, как-то я остыл. На все уговоры учителя заниматься серьезно спортом, отказал. Дурень.

Ежегодно летом нас отправляли на заготовки дров. Старшие, и я в том числе, даже жили некоторое время на отдалении от детдома – караулили спиленный, нарезанный и приготовленный для отправки баржей, лес, на берегу Оки. Однажды, я, сидя на берегу, вытащил из воды проплывавшую мимо газету, из которой мы узнали об аресте Берии. А ведь помню, в детском доме в честь его 50-летия был устроен концерт. Такие вот дела.

Самой трудной при заготовке дров была операция подъема через люки метровых бревен из углубленных ниже ватерлинии трюмов барж. Все это с трудами доставалось, складывалось в поленницы, хранилось на берегу. Потом мы ежегодно на лошадях с телегами отвозили около 600 кубометров, поднимаясь по Каржевке (так, кажется, называлась брусчатая дорога от пристани). А дома потом все это пилилось и кололось нами же. Детдомовцы белоручками не были, это факт.

В детском доме часто болели, тогда объявлялся карантин, и все дети становились лежащими. Например, помню, заболели все корью. Лечили долго. Спасение находили в книгах. Я читал очень много. Читал запоем А.М.Горького, а его романом «Мать», где-то в классе 6-ом, восхитился. Позже прочитал отзыв об этом романе В.И.Ленина. Кажется, отзыв этот звучал так: «Сыровато, но своевременно». Зачитывался М.Е.Салтыковым-Щедриным, чем однажды удивил класс, включив в свой ответ на уроке одну из его сказок. Великий человек.

Где-то, в 8-ом классе, от чтения ослеп, вернее, в глазах все двоилось, когда совершенно зачитался историческим романом о Степане Разине. Помогла морковь. К тому времени мы уже освоили огородные дела. Почти у каждого была своя грядка. С тех пор у меня к моркови отношение серьезное.

Далее, по Елатьме прошло объединение детских домов. Детдом № 5 объединили с детдомом № 1. Двухэтажное здание детдома до сих пор цело, оно рядом, на этой же улице Янина (бывшей Красной). Этим летом в июле мы пытались проникнуть в этот дом. Огромная собака нас не пустила. Вышел парень, и, услышав, что мы отапливались дровами в этом доме, улыбнулся. Нет, говорит, давно отапливаемся газом. Собственно, именно в этом здании и находился объединенный детский дом под номером 2, где я уже, повзрослевший, становился, образно говоря, на ноги.

В 9-ом классе руководством детдома я был избран старшим, это, как бы неофициально для воспитанников – второе лицо после директора. Такая была традиция. Уходит (выпускается) один, приходит следующий. Была у меня отдельная комната. Все обиды разрешались мной, каждый проступок надо было обсудить. Несколько случаев критических пришлось разруливать. Как хобби, взял на себя обязанность, перед сном обязательно приходить к детям, рассказывать им что-то из прочитанного. С каким же интересом дети меня слушали! Кончилось тем, что ребятишки не могли без меня уснуть. Это было славное время.

 

 

 

 

Алексей Барычев,
5-тый курс Рязанского радиотехнического института

 

С путевкой в жизнь

 

Далее все ясно и осмысленно. В 1956 году, окончив школу, с чемоданом белья и продуктов на пароходе поехал в Рязань поступать в РРТИ. С Виктором отучились все пять лет. Жили на стипендию. Виктору помогал как-то старший брат.

Я занимался спортом, вольной борьбой. На соревновании с бывшим пограничником, не повезло – вывих бедра…

Как кормился? Покупал талоны, один талон на сутки – 35 копеек. Сумел даже купить часы, но быстренько их потерял. Переживал. Играли в футбол. Ходил в тир. После первого курса махнул на целину. Маленько приоделся. Летом отдыхать ездил или в Елатьму в детский дом, или к кому-либо из друзей. В детдоме встречали хорошо, но приходилось много работать. Ремонт помещений, заготовка дров.

После окончания РРТИ, по распределению был направлен в г. Октябрьский (Башкирия), Октябрьский филиал московского института «ВНИИКАНЕФТЕГАЗ». Занимался проблемами автоматизации объектов нефтедобычи. В Октябрьске опять футбол, серьезный теннис.

По вызову попал в Тюмень, институт «Гипротюменнефтегаз», на должность старшего научного сотрудника. Защитился, кандидат технических наук. Тема серьезная. «Адаптивная информационно-измерительная система в бурении».

Далее, работа на заводе «Электрон» главным конструктором, в геофизическом КБ «ГЕОТРОН» главным инженером. Для решения вопроса приобретения жилья детям, перебрался в Нижневартовск. Работал в Томске с базой в знаменитом Стрежевом.

Снова Тюмень, где и работаю в обозначенной выше фирме в должности начальника службы интеллектуальной собственности. Патенты на полезные модели, изобретения и свидетельства на программы для ЭВМ. Смысл работы: изделия, выпускаемые фирмой, должны быть защищены патентами, свидетельствами.

Мною в соавторстве написаны две технические книги, сейчас работаю над третьей. Написана также книга стихов «Претензия».

 

 

Несколько заключительных слов

 

Но самое главное скажу сейчас. Не было бы детских послевоенных домов – была бы страшная трагедия целого поколения. Какие же надо было включить рычаги, чтобы спасти нас, детей войны?! И какой же это урок существующей закормленной власти. Россия, проснись! Я о том, что и в наше время есть детские дома. У нас что, война?!

А я на этом заканчиваю свои воспоминания с некоторой долей грусти, но с ощущением, что труды мои кому-то, в том числе и школьникам -елатомцам, принесут хоть чуточку доброты. На большее не рассчитываю, но и этого немало! Вы согласны?

 

 


*     *     *


Вернуться на главную страничку